В Главном военном клиническом госпитале в Киеве многолюдно. Ходят сюда-туда ребята в широких синих штанах, пробегают врачи. Кто-то провозит раненых на колясках. Проходя под арочным сводом, замечаю год основания медучреждения — 1755. Сажусь на неудобную старую лавочку напротив импровизированной сцены в беседке. Оказывается, в 16:30 — концерт народных артистов, чьи фамилии мне ничего не говорят. В прошлый раз здесь пели украинские народные песни и играла на скрипке девушка. Бойцы вокруг, помню, улыбались. Но одному на коляске, видно, стало плохо, и он попросил друга отвезти его назад в палату. Я догнал их, чтобы поговорить, но парень отрицательно покачал головой. Друг раненого извинился — дескать, здесь все неразговорчивые, потому что почти все — из зоны АТО.
Вспомнил, как однажды примостился на лавочке подальше от беседки, а рядом села женщина. Она долго сидела молча, а потом вынула надоедливый мобильный телефон: "Если ему так будет лучше, то пусть отключают! Пусть отключают, если он не будет здесь мучиться!" — кричала она. Она не обращала внимания на людей вокруг. Рыдая, положила телефон в сумочку, достала сигарету...
Сижу на лавочке и жду мать одного из тяжелораненых солдат, позади разговаривают двое мужчин. Первый рассказывает об убитом побратиме. Уверяет, что тот "захотел погеройствовать, решил, что ухватил Бога за бороду" и сам полез под пули. Второй — о скандалах с женой. Она уговаривает его бросить службу, а еще ревнует к волонтеркам в госпитале, которые в основном совсем юные девушки. Первый убеждает, что нужно писать отказ от "путевки в АТО", что так, дескать, можно избежать того ада — в стране ведь нет военного положения. Многие его товарищи так и остаются в частях в Сумской области: "Пьют, и так "уничтожают" врага в тылу". А еще рассказывает, как перед боем его командир выпил восемь литров пива, потому что было очень страшно. У него и самого было полтора литра спирта, но они сгорели вместе с машиной, когда ее взорвали на переправе. Ребята шутят, что бутылку больше жаль, чем машину, и весело смеются. Затем первый вспоминает, как место, куда они приехали, начали обстреливать из "Града", вся земля вокруг была усеяна боеприпасами, и они начали взрываться… Второй тоже — как его машину взорвали, как их отбросило от колонны и как еще несколько часов они потом блуждали…
Три недели в коме
Я оставляю мужчин с их воспоминаниями и иду на встречу с Аллой Игоревной Загасайло. Она только что закончила кормить сына Сергея. Ему 23. У него мультитравма. Почти как мультивиза на тот свет, но у Сергея — она с возможностью вернуться. У него поражение осколком от подствольного гранатомета, повреждены участки мозга. Пробит череп — "дырочка" в голове диаметром девять сантиметров. Двойной перелом правой руки. Один — открытый. На руке — аппарат Илизарова (выглядит он, как орудие пыток), который будет стоять еще полтора месяца. На ногах — от колен до низа полностью вырваны мышцы и сухожилия. Ждут операции. Еще должны поставить железную пластину на голову. Глаз контужен и прооперирован. Сустав на руке тоже надо будет оперировать… Это просто перечень, без деталей. Детали — слишком тяжелые.
Мама не плачет. Даже улыбается, потому что сейчас Сергей чувствует себя лучше. Уже узнает ее. После того как почти три недели был в коме и три месяца в реанимации.
Это случилось 24 мая. Их блокпост был под Славянском, между Константиновкой и Семеновкой. Обстреливали каждый день. Мать не знала, что Сергей там. Он не говорил, потому что не хотел, чтобы волновалась. Алле Игоревне позвонили 25-го утром — она как раз собиралась идти голосовать — и сообщили, что сын ранен. Какое ранение, не сказали. Она потом сама его искала и, пока ехала к ребенку из Львова в Харьков, открывала для себя все новые и новые подробности того дня…
Когда начался неожиданный обстрел блокпоста, они даже не успели надеть каски. Несколько ребят погибли сразу. Сергей же хотел спасти друзей и принял удар на себя. Благодаря ему двое ребят хоть и были ранены, но значительно меньше и теперь уже вышли из реабилитации. Правда, тоже получили травмы на всю жизнь. Откуда у молодого парня берется отвага принять удар от гранаты на себя, как такие черты воспитываются вообще?
С расстрелянного блокпоста Сергея доставили в Изюм, оттуда — в Харьков, где его прооперировал нейрохирург. После этого солдата отвезли в Главный военный клинический госпиталь в Киеве. "Благодаря Богу и всем врачам мой ребенок жив. У Сергея было всего два процента на выживание", — говорит Алла. Мы сидим на старом велюровом диване перед палатой ее сына в отделении нейрохирургии. Мне очень неудобно расспрашивать о подробностях. Парень едва не отдал жизнь за Украину в то время как я… Что я вообще делал в тот день?!
Сергей — контрактник 80-го отдельного аэромобильного полка. После срочной службы закончил Львовский государственный университет внутренних дел. Его сразу пригласили на работу в военную часть, где парень подписал контракт на три года. В марте — был всего год его службы. Тогда их начали активно готовить на полигоне и уже вскоре отправили по горячим точкам на Восток Украины.
Он выбрал путь военного, потому что ему нравилось. Нравилось прыгать с парашютом с самолета. Это было, можно сказать, его призвание. Хотя в семье только дядя офицер, да разве еще прадед был моряком.
Воевать он пошел сознательно, потому что понимал, зачем служил в армии. А тем временем, когда начался Майдан, многие ребята написали рапорта на увольнение. Они чувствовали: происходит такое, что лучше бежать. Сергей сказал, что не уволится, и чтобы мама даже не уговаривала.
Перед тем Сергей взял два месяца отпуска и все время провел на Майдане в Киеве. Он тоже стоял против "Беркута" и тоже жег шины. Для него это было важно. "Он и на Майдан, и на войну шел, понимая зачем. Он всегда был и остается патриотом", — уверяет мама.
После трех месяцев в зоне АТО и нечеловеческих травм парень мало что помнит. Все страдания словно стерлись в его голове — чтобы оставалась надежда.
В госпитале Алле Игоревне очень помогает Волонтерская сотня — и медикаментами, и руками. Много небезразличных отзываются и на объявления в Интернете. "Благодарна всем, что сын, даже в таком состоянии, со мной", — говорит Алла.
Впереди — длительная реабилитация. Долговременная и сложная. Сергей долго лежал в реанимации. Из-за тяжелых ранений ног о каких-либо физических упражнениях не было и речи. Все атрофировалось, все суставы — и тазобедренные, и коленные.
"Ножки лежат "балеринками", потому что мышцы не держат вообще, — Алла показывает на себе. — Это все будут оперировать. Поставят имплантаты. Надо восстанавливать сухожилия. Либо будут брать искусственные, либо с другого места в теле — неизвестно. Это уже будут решать врачи. Все будет делаться поэтапно и очень долго. Нужны средства, реабилитологи и хорошая клиника".
Пока они ориентируются на Германию, Швейцарию или Австрию. Но если в Украине врачи смогут выполнить все, что нужно, то останутся здесь. "У нас же специалисты очень хорошие. Конечно, уход и условия хуже, но врачи — золотые", — говорит Алла. Однако уверенности, что таких удастся найти, нет.
Задача минимум — чтобы Сергей ходил. После операции снова будет учиться ходить, как маленький ребенок. Надо и правую руку разрабатывать. Потом — операция на суставе, чтобы мог хотя бы сам есть.
На основе заключения врачебной комиссии должны идти выплаты от государства: единоразовое пособие в размере десяти прожиточных минимумов и пенсия. Но все это — когда Сергей пройдет все этапы лечения.
Для дальнейших манипуляций нужны время, терпение, специалисты и деньги. По подсчетам Аллы Игоревны — минимум 100–120 тысяч евро. Даже после всех операций сын будет на инвалидности.
В 23 года.
После разговора решил навестить Сергея. Зашел в палату — и застыл. Ведь слушать и видеть — понятия, между которыми пропасть. У парня вмятина в голове. Он совершенно худой, как подросток. Возле него сидят девушки, мамины помощницы. "Поздоровайся", — говорит Алла Игоревна сыну. Он молчит, взгляд растерянный, боязливый. "Вот он, наш Сережа", — говорит мама. Я смотрю на аппарат Илизарова, на ноги под одеялом. "Хотите посмотреть на ноги?" — спрашивает Алла, вероятно, считая, что я должен это задокументировать. Я мотаю головой, потому что мне и так хватило. Сергей тоже крутит головой. Он это делает неестественно, выгибает шею и водит по подушке макушкой. Когда понимает, что мама уже не будет поднимать простынь, успокаивается. Алла Игоревна ищет листовки, которые раздают людям для сбора средств. Черно-белый лист А4 с заголовком: "Помогите спасти жизнь того, кто спас нас!" В верхнем левом угу — фотография здорового парня в парадной форме. Я думаю, что это просто хорошее фото военнослужащего — как фон, но позже, когда нашел старые фотографии Сергея, понял, что это он. Я не мог поверить — таким он был всего несколько месяцев назад.
На обороте листа парень в койке. Валерий Гелетей вручает ему орден "За мужество" ІІІ степени. Это уже вторая награда Сергея. Первая — "За воинскую доблесть". На фотографии с министром обороны Украины парень улыбается. Его ноги "балеринками" лежат на подушке. Простыня немного сползла, и видна черная задубевшая кожа. Но Сергей улыбается. Он уже точно выздоровеет. У него уже значительно больше процентов на выживание.
На "танчике" в Киев
Сколько процентов у солдата Олега Запеки из танкового батальона, не знает никто. Он прибыл домой на десять дней в отпуск. И скоро — а возможно и уже — снова поедет в зону АТО. Мужчина провел там два месяца и теперь не скрывает своего раздражения. Он иногда прерывает беседу, тональность его голоса часто меняется. "Мы зачистили город, а дальше должны приехать инженеры окопаться, а они не приехали. Ребята, которые меня сменили, стоят там, и их сейчас обстреливают "грады"! Такое впечатление, что всем все "по барабану", — кричит Олег.
Он воюет на передовой. Там не хватает даже воды. Волонтеры хоть и обеспечивают касками, бронежилетами и другим, но на передовую оно не доходит. Они же привозят все на блокпост далеко позади. Батальон Олега воюет практически без личной защиты.
"Почему так? Потому что я на своем "танчике" приеду в Киев, разбомблю эту Верховную Раду, всех этих депутатов, а потом будем говорить. Потому что все они продажные. Наших ребят столько погибло! Количество смертей военных преуменьшают в разы! То, что почти ежедневно показывают по телевизору, например "5 трехсотых" (раненые. — В.М.), "10 двухсотых" (погибшие.— В.М.), надо умножать на 10 двухсотых и 20 трехсотых. И это будет правда, — делится арифметикой жизни и смерти солдат. — Наших "трехсотых" быстро забирают и увозят. Сейчас эта работа уже более-менее налажена. Хотя там пока только одна медсестра, но она справляется. Но случается, что не успевают ребят спасти. Вертушки же прилетают только в зону, которая уже давным-давно зачищена, где уже точно не стреляют. А когда мы, например, Луганск зачищаем, то "трехсотого" надо везти через весь город, чтобы доставить на вертолет и дальше на Харьков. Это в тех условиях — как пол-Земли".
Говорит, что подготовки к реальным боевым действиям у них было катастрофически мало. Больше всего запомнилось показательное выступление перед министром обороны, когда на танках просто стреляют в одну точку. "Солдаты все угрюмые. Их обманули, если говорить цензурно. Что меня, что их. Думаю, то, что сейчас происходит, — только начало", — говорит Олег.
Он спрашивает, видел ли я в лицо хотя бы одного ЛНРов-ца? "Нет" — отвечаю. "А я видел и не одного. Его под дулом автомата спрашиваешь: "Почему ты в нас стреляешь!?" А он задирается: "Какого… ты мне угрожаешь?". Они просто наглые или под наркотиками, я не знаю. И всех, кого мы брали, — все с российскими документами: с удостоверением или специальным листом А4", — рассказывает Олег.
Пошел добровольцем
Иван из батальона "Айдар" настроен более оптимистично. На фронт пошел добровольцем. Хотя после срочной службы связывать жизнь с армией не собирался. Не было доверия к тогдашнему руководству. В "Айдаре" же у него были знакомые, поэтому Иван решил присоединиться.
Ему сейчас 20. Он в этом году закончил институт с дипломом инженера и уже через два дня после выпуска решил ехать в зону АТО.
Перед участием в боевых действиях прошел соответствующую подготовку. Говорит, вполне достаточную. Единственное — не было конкретики, что именно придется делать на поле боя, и потому готовили универсально. Это считает минусом. "С другой стороны, чем больше вариативность того, чему нас учат, тем легче будет потом", — говорит Иван.
Там, где стоит база, — с местными жителями проблем нет. Людей, выступающих против украинских воинов, по словам Ивана, — единицы. "Нигде ведь не бывает так, чтобы все думали одинаково, всегда кто-то будет "за", а кто-то — "против". При мне никаких конфликтов с местными не было", — уверяет он.
Среди основных недостатков операции называет отсутствие надлежащей связи с другими частями, потому что часто нет раций, и потому тяжело координировать действия. Однако их батальон хорошо обеспечен. Есть бронежилеты, каски... Хотя большой проблемой остаются продовольствие и вода: как их подвозить, чтобы они всегда были свежими и чтобы их хватало? "Было бы хорошо, если бы у солдат были пластиковые фляги", — считает Иван.
Говорит, что у военнослужащих украинской армии техника в очень плохом состоянии. Подметил это, когда они "прикрывали батальон броней". Форма у солдат давно не стирана, потому что сидят на укреплениях очень долго. Продолжаются обстрелы.